| Писатель на все времена |
Сергей Сивоконь, литературовед. Статья приводится в сокращении.
Нынешняя российская демократия (рыночная, суверенная или как там её?), пришедшая вслед за советской действительностью, резко поменяла ориентиры. Заполняя в своё время анкеты, в которых одним из первых пунктов было – «что вы делали до 1917 года?», Аркадий Гайдар бы, наверное, не поверил, что когда-нибудь в наших анкетах будут задавать обратный вопрос: «А что вы делали после 17-го?». Но теперь дело катится именно к этому – если уже не прикатилось…
И чем бы он тогда оправдался за то, что 14-летним подростком пошел воевать «за светлое царство социализма»? За участие в подавлении Тамбовского мятежа в 1921 году или в ожесточённой войне в Хакасии против «императора тайги» атамана Соловьёва, вспыхнувшей годом позже? Ведь Соловьёв этот, на взгляд сегодняшних российских историков, делал прогрессивное дело: как мог, вредил проклятым большевикам…
Да оправдался бы, я думаю, сравнительно легко, не уклонившись от трудных вопросов и ответив на них «прямо, честно и открыто», как всегда привык это делать:
« - «За светлое царство социализма» - это слова не мои: их увидел мой герой Борис Гориков на рабочем плакате в Сормове. Да и не смешно ли винить 14-летнего подростка за то, что он делал чуть не сто лет назад? А делал он тогда то же, что и миллионы других россиян, - участвовал в гражданской войне… А гражданская война – что во Франции, что в США, что в России, – нечто кровавое и далеко не всегда справедливое. И лучше бы в ней совсем не участвовать. Да вот – не получилось…
Теперь насчёт подавления тамбовского мятежа: не я затеял эту войну, не из-за меня она началась. А я был человек военный, командир полка, мне дали приказ – ну мог ли я отказаться? Не в дезертиры же мне было подаваться – я всегда презирал дезертиров. Вспомните хотя бы моего Головня – мерзейшего героя из повести «Р.В.С.»…»
И даже относительно хакасских событий Гайдару нашлось бы, наверное, чем оправдаться:
« - Я и сюда прибыл по приказу – отказаться не мог… Что же до соловьёвцев, то это были жестокие и коварные бандиты! Не знаю, что сделало их бандитами: может, революция, может, неудачные декреты советской власти, а может, бездарное их исполнение или вопиющее неисполнение, - но виноват в этом опять же не я. Факт тот, что я застал их бандитами. А с бандитами, тем более скрывающимися в лесах, не воюют в белых перчатках, с применением дуэльного кодекса… Возможно, я где-то и перегнул палку – превысил пределы допустимой обороны или, скажем, «допустимого нападения», но нарочно жестоким я не был – вы это знаете по моим книгам.
На меня тогда сыпалось много доносов, потому что в самом отряде моём имелись сотрудники ГПУ. А начальникам моим было очень досадно, что приезжий мальчишка-командир с отрядом в 40 человек успешней воюет с бандитами, чем они – взрослые и опытные. Да ещё на свой аршин меряли: дескать, нахватает этот юнец соловьёвского золота (а места там золотоносные!) да и рванёт за границу – тем более что граница тут близко…
Немудрено, что после этой войны, в том же 22-м, меня аж четыре комиссии проверяли: партийная (я ведь тогда в партии был!), военная, гэпэушная и местная (ЧОНовское начальство моё сидело в Красноярске). Но как ни старались, ничего на меня не накопали. Со злости (а может, с досады?) исключили из партии на два года и лечиться отправили: нервы мои были уже на пределе.
Ну, в партию после этого я уже не вернулся – и ничуть не жалею об этом. А золотишко соловьёвское, между прочим, так и пропало. В чьих карманах оказалось – не знаю. Но что не в государственном – точно: тогда бы об этом и разговоров не было…»
Хотя слова эти Гайдару только приписаны, по сути они вполне правдивы. Давно известно: истинная жизнь писателя – в его книгах. А книги Гайдара, даже самые ранние, злу не учат – ни в одной строчке. Напротив, они неизменно учат добру.
Люди же, обвинявшие Голикова во всех смертных грехах (тут всех перещеголял его младший литературный собрат Владимир Солоухин со своей книгой, выпущенной на самом закате жизни, «Солёное озеро» (М.: Цицеро, 1994), сами не были рыцарями без страха и упрека: скажем, тот же Солоухин, в годы Великой Отечественной войны служивший в кремлевской охране, поразил когда-то Уинстона Черчилля (а сначала – самого Сталина) своим бравым армейским видом (ну как же – такой мощный мужик-володимирец, земляк Ильи Муромца, – прирождённый воин!). Но если бы сэр Уинстон узнал, что этот бравый воин и великий русский патриот 1924 года рождения за четыре года кровопролитнейших битв Великой Отечественной ухитрился ни секунды не пробыть на фронте, он бы поразился ещё больше, но уже в обратную сторону. А послевоенная попытка поэта В.Солоухина учить российских мужиков быть мужчинами («Мужчины, мужчины, мужчины, Вы помните званье своё!») прозвучала бы для него злой насмешкой.
С удовольствием повторил Солоухин и другой, ещё более злобный поклёп на молодого воина Голикова, напечатанный в журнале «Наш современник» № 2 за 1992 год со слов некоего Дуняшина, первоначально опубликовавшего свои откровения в свердловской газете «На смену», где утверждалось, что Голиков приказал зарубить «почти две тысячи» добровольно сдавшихся в плен белых офицеров, дабы не оставлять их в тылу Красной Армии. Уже знакомый нам Борис Камов, главный биограф Гайдара, замечает по сему поводу, что такого количества белых офицеров сразу Голиков, наверно, на всём своём веку не встречал... Да и полномочий, чтоб их расстреливать, у него никогда не было.
Между прочим, тот же Борис Камов вместе с внуком писателя Егором Гайдаром полагали, что книга Солоухина «Солёное озеро», недаром появившаяся в 90-х годах, была социальным заказом определённых тогдашних российских кругов и метила во внука – не в деда. Но даже если и так, это не делает её правдивей и краше. При чём же здесь Аркадий Гайдар, к тому времени уже 53 года лежавший в земле, и почему он должен отвечать за вздорные фантазии абсолютно незнакомого ему В.Солоухина?! Или тот просто завидовал его славе - и литературной, и воинской?
Что ж, может быть – отсюда и запредельный накал его злости.
Кстати сказать, блестящим, хотя и косвенным подтверждением вполне адекватных действий голиковского отряда против банды Соловьёва может служить отлично написанная недавняя книга ныне очень модного писателя Михаила Веллера и его странного соавтора В.Буровского «Гражданская история безумной войны» (М.: АСТ, 2007). В этой книге – популярной истории нашей Гражданской войны – энергичный и по-хорошему настырный Михаил Веллер обшарил (фигурально, разумеется) все укромные уголки России, где в пору Гражданской войны (1918 – 1922) возникала хоть какая-то народная смута либо террор местных или центральных властей. Есть там и главка «Император тайги», где о Соловьёве можно получить довольно подробную информацию. Описана даже встреча Соловьёва с начальником красноярского ЧОНа Зарудным, во время которой Соловьёва и поймали, как на живца, а потом, почти сразу, убили. Но ни о каких карательных действиях Голиковского отряда нет ни слова – даже имя «карателя-чоновца» не всплывает ни разу. А уж остроумный Михаил Веллер не упустил бы случая порезвиться, если бы раздобыл против Голикова хоть что-нибудь «жареное».
О такой «мелочи», как замечательный фильм В.Саруханова «Конец императора тайги» (1978), снятый по сценарию того же Б.Камова и Л.Павлова с отличной игрой Андрея Ростоцкого в главной роли, где военных хитростей со стороны Голикова показано много, но никаких зверств (кроме как со стороны соловьёвцев) нет и в помине, я уж не говорю: в сравнении с тщательной четырёхкратной проверкой деятельности «карателя-чоновца» красноярскими начальниками аргумент этот почти не звучит… Однако сам этот фильм посмотрите – он того стоит.
Там хороша уже начальная сцена – прибытие Голикова в штаб местных чоновцев, где не поверили не только ему самому, но и его документам: ввиду юного возраста посчитали его «засланным казачком» и чуть было не поставили к стенке… Хорошо, что в штаб зашёл в ту минуту здешний товарищ, прекрасно знавший Аркадия по прежним боям, - он-то и подтвердил его полномочия.
Думаю, что этот эпизод воспроизведён близко к тому, что было на самом деле.
НЕТ, НЕ ТАК, ГОСПОДА-ТОВАРИЩИ!
А теперь рискну и от себя кое-что добавить по военному вопросу.
Воевать можно по-разному: по-суворовски («не числом, а умением», «тяжело в ученье – легко в бою» и т.п.), а можно по-наполеоновски - не жалея людей и нагромождая горы трупов ради красивой и эффектной победы… Помните, как начинал Бонапарт свою военную карьеру, - открыв пальбу из пушек по восставшей народной толпе? В том же духе продолжал он и дальше.
Так вот. Всё, что я знаю о Гайдаре-воине и командире (прежде всего – по его книгам и очеркам, затрагивающим военные темы), говорит мне о том, что командиром он был суворовского типа и людьми отнюдь не разбрасывался. Тщательнейше планировал все операции и старался предусмотреть все неожиданности, могущие возникнуть в ходе боя, да и своих подчинённых тренировал в том же духе, а суровей всего наказывал – за нарушение дисциплины. Ведь малейшая небрежность на посту или даже в минуты отдыха (помните роковую ошибку Бориса Горикова в повести «Школа», приведшую к гибели отличного воина Чубука?) может оказаться непоправимой…
Да ведь и в том же рассказе «Серебряные трубы», о котором я говорил, шла речь об ошибке красного командира, приведшей к большим потерям в стане противника. Но противником Голикова в тогдашней (тамбовской) войне были простые русские крестьяне, обманутые вражескими агитаторами, - оттого-то, наверно, и разрыдался Гайдар, читая по памяти свой рассказ критику Григорию Ершову…
Так что версия о Гайдаре-карателе, за которую так радостно ухватились все враги нетипичного красного командира («Он так же мерзок, как мы!»), порочна в самой своей основе.
КАК ГАЙДАР НЕ ДАЛ СЛОВА САМОМУ СТАЛИНУ
Но, может, хватит уже защищать Гайдара? Ведь лучшая защита ему – его собственные книги, а также явная нестандартность его политического лица, делающая его – не скажу, что белой вороной, а скорее белым журавлём среди стаи красных орлов (а порой и стервятников). При всей его любви к Красной Армии и гулу сражений ему принадлежит замечательное признание, высказанное в откровенном письме к литературному другу и писателю с похожей судьбой Рувиму Фраерману (автору классической детской книги «Дикая собака динго, или Повесть о первой любви»): «Всех я хороших людей люблю на всем белом свете» (Гайдар А.П. Собр. соч. в 4 томах, М.: Дет. лит.: 1979 – 1982, т. 4, с. 401).
У кого из полководцев наших найдется такое признание? «Вы, нынешние, нут-ка!» - сказал бы Фамусов по сему поводу.
А если взять в мировом масштабе, то ближайшим единомышленником Гайдара стал бы, наверно, замечательный французский писатель и летчик Антуан де Сент-Экзюпери, коему великая любовь ко всем истинно добрым людям (в том числе – к детям) отнюдь не помешала стать первоклассным воином.
Что же до Аркадия Голикова, то его более ранняя профессия воина, не исключавшая чёткой субординации, не мешала ему быть независимым и не сотворять себе кумиров даже среди первых лиц государства.
В это трудно поверить, но в 30-е годы, когда без имени Сталина не обходилось ни одно собрание, да и ни один разговор,
А где хватит на двух разговорца, Там помянут кремлевского горца (О.Мандельштам), -
в книгах, дневниках, письмах и даже в отклике Гайдара на награждение орденом «Знак Почёта», буквально спасшее его от ареста, это имя отсутствует начисто! Хотя Гайдар понимал, что Сталин если и не подписывал, то наверняка утверждал внесённые в список кандидатуры.
Есть, правда, одно исключение, но оно, как говорится, лишь подтверждает правило, да и относится не к 30-м, а к 20-м годам: в мемуарном очерке 1926 года «Встречи в бурю» - по сути даже интервью, а не очерке, где бывший военный комендант Перми товарищ Окулов вспоминает, как его отдали под суд «за преступную сдачу города» наступающему Колчаку, и на разборку этого дела приезжают Дзержинский и Сталин. Первый из них предъявляет ему обвинение, отбирает боевой парабеллум и сажает под арест, а второй лишь присутствует при разговоре. Через несколько дней Окулова снова приводят в вагон председателя ВЧК, где товарищ Дзержинский без всяких извинений, но уже «с другим выражением лица», берёт со стола его парабеллум и говорит приветливо:
« - Возьмите ваше оружие, товарищ Окулов, и носите его с честью» (т. 3, с. 306).
Сталин же снова присутствует при этом и опять не говорит ни слова…
Может, это вышло случайно, но выглядит так, что совсем ещё молодой Гайдар (22-летний!), только начиная свой путь в литературе, дважды подряд не дал Сталину слова! А тот уже тогда был Сталиным, хотя пока и не полновластным хозяином СССР.
Впрочем, как то ни странно, неприязнь эта была не взаимной: Сталин вполне терпимо относился к Гайдару, если не сказать больше. Наверно, ценил неизменную патриотичность его позиции, ценность писателя для страны и для воспитания будущих воинов. Да и военные заслуги в Гражданскую вполне мог положить на весы: память-то у него была крепкая.
…Ретивые редакторы Московского отделения Госиздата по существу переписали и даже дописали (!) 1-е книжное издание повести «Р.В.С.», и оно стало слюнявым и псевдодетским. Возмущённый Гайдар написал об этом редактору «Правды», и его письмо напечатали. «Эту книгу теперь я своей назвать не могу и не хочу, - писал он. – Она «дополнена» чьими-то отсебятинами, и теперь в ней больше всего той самой «сопливой сусальности», полное отсутствие которой так восхваляли при приёме повести госиздатовские рецензенты.
Слащавость, подделывание под пионера и фальшь проглядывают из каждой её страницы.
«Обработанная» таким образом книга – насмешка над детской литературой и издевательство над автором» (т. 4, с. 354 – 355).
Сталин не возразил против резкого гайдаровского демарша, хотя читал главную большевистскую газету очень внимательно и пристрастно, и письмо Гайдара заметил наверняка.
Журнальная публикация повести «Судьба барабанщика» (в «Пионере») и газетная – в «Пионерской правде» были прерваны, несмотря на ремарку «Продолжение следует»; приостановили и отдельное издание повести. Попытка Гайдара высказать свое возражение ничего не дала: главный редактор Детиздата был так перепуган остротой сюжета повести, что побоялся даже принять к тому времени уже широко известного автора…
По Москве ходили слухи об аресте Гайдара. Под этим соусом (враг народа!) книги его изымали из библиотек и даже сжигали. Да он и в самом деле был арестован (правда, ненадолго). Так что истинным спасением для него явился Указ о награждении 172 писателей «за выдающиеся успехи в развитии советской литературы», опубликованный в центральных газетах 1 февраля 1939 года. Вместе с Агнией Барто и Львом Кассилем Гайдар получил тогда орден «Знак Почёта». И вот его отзыв на это событие - в «Литературной газете» за 5 февраля 1939 года: «Работаю над повестью «Талисман» - рассказываю о том, как солдат искал счастье.
И как раз в часы этой моей работы пришло большое счастье ко мне, и, как замечательный талисман, удесятеряющий мои творческие силы, я принял великое внимание правительства и партии.
У моего талисмана чудесные свойства. Это подарок страны… И волшебная творческая сила моего талисмана прекращается там, где кончается труд».
Ещё одна цензурная заминка случилась при экранизации «Тимура и его команды» (она предшествовала публикации повести). Как раз в это время на Гайдара поступил донос в ЦК ВЛКСМ, что он-де противопоставляет своих самозваных тимуровцев идейно проверенной и одобренной партией пионерской организации.
В этих сложных условиях кинорежиссёр Александр Разумный не побоялся прийти на приём к Сталину и дал ему прочесть сценарий фильма. Вождь ничего вредного там не нашёл. Резолюция его неизвестна, но, во всяком случае, он не сказал «нет». И этого было достаточно, чтоб картину немедленно запустить в производство. А дети приняли её на ура.
Наконец, после войны, когда уже погибший Гайдар продолжал оставаться под колпаком «органов», кои не могли простить ему пребывания на вражеской территории («Ещё и немецко-русский словарь с собой прихватил!» - ехидно доносили сексоты, они же сотрудники «Комсомольской правды», приставленные к Гайдару Лубянкой, считая это решающим доказательством гайдаровского предательства), московские чиновники из Союза писателей (в частности, А.А. Фадеев), коим невыгодно было, чтоб Гайдар стал «непечатной» фигурой: ведь его книги приносили доход не только издателям, но и писательскому Союзу, – хлопотали перед Сталиным, чтобы перезахоронить его в Москве, на Новодевичьем кладбище: это бы сразу исправило ситуацию…
Сталин и тут не был против. Но против настроено было высшее украинское начальство, сидевшее в Киеве. Из Киевского обкома КПУ пришло указание полтавским товарищам (это на их территории развёртывалась похоронная церемония): «Тело А.П. Гайдара не отдавать!». А московская делегация, прибывшая на похороны в город Канев, была поставлена перед фактом: о дне похорон её известили с опозданием – протестовать было поздно. Кто-то из шокированных ситуацией московских писателей пытался и отсюда позвонить Сталину, но тот в это время спал, и будить его никто не решился. Так, по цепочке случайностей, а отчасти вследствие местных интриг, Гайдар навсегда поселился на Украине. Что ж, Украина по существу тоже была его Родиной: он здесь воевал, да и родился поблизости – в курском городке Льгове, герое тургеневских «Записок охотника».
ВЕРСИЯ ОСТРОУМНАЯ, НО СОМНИТЕЛЬНАЯ
А теперь поспорим с давним биографом Гайдара – маститым современным критиком Бенедиктом Сарновым, автором четырёх книг серии «Сталин и писатели». Его версия о жизни и творчестве Гайдара, впервые обнародованная в далёком 1965 году, но отчасти дожившая и до наших дней, называлась «Страна Гайдара». А книга, где эта версия была высказана («озвучена», как теперь говорят), именовалась иначе – «Страна нашего детства» (М.: Дет. лит.: 1965).
Версия эта возникла у Б.Сарнова в споре с более опытным критиком того времени (можно сказать, классиком советской «детской» критики) Верой Васильевной Смирновой, женой ближайшего друга Гайдара – редактора, критика и добрейшей души человека Ивана Игнатьевича Халтурина. Смирнова написала книгу о Гайдаре («Аркадий Гайдар», 1972), вышедшую несколькими изданиями, и сообщала там, в частности, что в первом варианте повести «Судьба барабанщика» отца главного героя-рассказчика Серёжи Щербачёва арестовывали по политическому обвинению. И лишь полная невозможность напечатать её в таком виде заставила Гайдара пойти на компромисс с издателями и превратить типичного для того времени «врага народа» в обыкновенного растратчика…
Б.Сарнов решительно возражал против этого – даже невзирая на то, что Вера Васильевна не с потолка взяла эти факты, а услышала их из уст самого писателя. Согласно версии Бенедикта Михайловича, детский писатель Гайдар жил в особой стране, им самим созданной и наглухо отгороженной от реальной жизни. Там, в реальности, могли сколько угодно арестовывать и осуждать людей по ложным политическим обвинениям – но этого никак не могло быть в стране Гайдара!
«Гражданину «страны Гайдара», - писал Б.Сарнов, - нельзя сказать:
- Сними со стены фотографию этого человека, он стал врагом государства.
Он ответит, не раздумывая:
- Этот человек – мой друг. А государство – это я, и он, и все мы. Как же он может быть врагом государства?
Именно так и ответил бы Платон Половцев, друг Серёжиного отца, …если бы отец Серёжи был арестован по клеветническому доносу как враг государства. А если бы он ответил иначе, это была бы уже совсем другая повесть, с другими людьми и с другими событиями, происходящими совсем в другой стране…»
Вспомним, однако, что завершается «Судьба барабанщика» замечательной сценой возвращения отца и сына в Москву – сценой, которую Б.Сарнов не заметил или предпочёл не заметить, ибо она не давала возможности свести концы с концами созданной им версии.
«И конечно, если бы не яркий свет прожектора, то всем в глаза глядели бы теперь они прямо, честно и открыто.
И тогда те люди, что их встречали, дружески улыбнулись им и тепло сказали:
- Здравствуйте!» (т. 2, с.317)
Можно ли представить себе, что так встречают растратчика, то есть по существу вора, хотя бы и отбывшего наказание, а не реабилитированного «врага народа»? Вряд ли. Хотя в ту пору – в 38–39-м годах – если кого-то и освобождали из «политических», то никого не реабилитировали – это уже сам Гайдар молча подсказывал своим юным и неюным читателям, в том числе людям с властными полномочиями, как должно быть по справедливости…
И что – неужели среди встречавших не было Платона Половцева с дочкой Ниной, дружившей с Сережёй?
Наверняка были. Кто же тогда их встречал?..
И пришлось, наверно, Платону Половцеву снова вешать портрет друга на стену – если только он не уничтожил его в припадке страха (впрочем, тоже не полагавшегося в Стране Гайдара)…
Так-то, дорогой Бенедикт Михайлович. Платон мне друг (то есть в данном случае не Половцев, конечно, а вы!), но истина дороже.
ВЕРСИЯ, ПОСТРОЕННАЯ НА ОДНОЙ ФРАЗЕ
Только песня совсем не о том… Михаил Танич.
Бывают версии, построенные на песке. Версия Б.Сарнова в пользу «ничего не замечающего» Гайдара по существу построена на одной фразе – последней фразе рассказа «Голубая чашка» (1935):
«А жизнь, товарищи, была совсем хорошая!» (т. 2, с. 132).
Но даже если бы эта фраза в самом деле свидетельствовала о политической слепоте Гайдара, упорно не замечающего в 1935 году, то есть в пору уже разразившихся массовых репрессий, что вокруг него происходит, её и тогда было бы маловато для утверждения столь важной концепции, вбирающей в себя всю жизнь и психологию Аркадия Петровича.
Нет, на поверку тут дело сложней, и фраза эта почти наверняка говорит о счастье, вернувшемся всего лишь в семью рассказчика «Голубой чашки», за которым явственно проступает фигура самого писателя. А он, помимо всего прочего, поставил здесь своей целью переиграть в лучшую сторону важный кусок собственной судьбы, связанный, может быть, с главной ошибкой его личной жизни – утратой своей первой жены – Марии Николаевны Плаксиной. Может быть, не очень красивой (впрочем, сохранилась ли в музеях хоть одна её фотография?), но удивительно доброй, сердечной, уживчивой, отлично принятой всеми членами большой семьи Голиковых.
А за самим Аркадием кто ухаживал во время ранения, полученного в годы Гражданской войны? Это же та самая Маруся, встреча с которой на поле недавнего боя один к одному описана в «Голубой чашке»:
«Ехал я тогда по степи с военным дозором. Вдруг мелькнула чья-то тень и сразу – за бугор. «Ага! – думаю. – Стой, белый разведчик. Дальше не уйдёшь никуда».
Ударил я коня шпорами, выскочил на бугор. Гляжу – что за чудо: нет белого разведчика, а стоит под луной какая-то девчонка. Лица не видно, и только волосы по ветру развеваются.
Соскочил я с коня, а наган на всякий случай в руке держу. Подошёл и спрашиваю: «Кто ты и зачем в полночь по степи бегаешь?»
А луна вышла бо-ольшая, большущая! Увидала девчонка на моей папахе красноармейскую звезду, обняла меня и заплакала.
Вот тут-то мы с ней, Марусей, и познакомились» (т. 2, с. 127).
Спасибо за важную информацию о первой жене Гайдара Марии Николаевне Плаксиной, полученную от родной дочери Аркадия Петровича в его последнем, четвёртом браке Евгении Гайдар-Голиковой, – даже всезнающий Борис Камов говорит об этой первой жене скуповато, да и не называет её женой. А теперь можем сообщить о ней вот что, исходя из единственного в её жизни интервью Евгении Гайдар-Голиковой, данного корреспонденту «Вечерней Москвы» Александру Гамову, - интервью это называется «Мы с мамой не вписывались в «гайдаровский образ» (Веч. Москва, 2001, 25 октября).
По словам Е.Гайдар-Голиковой, Мария Плаксина – жена официальная, настоящая (ведь расписаться в те поры ничего не стоило – пусть не буквально). Она всем пришлась по сердцу в большой семье Голиковых: и отцу, и матери, и трем дочерям – сестрам Аркадия. Она удивительно умела ладить со всеми и сразу стала родной. А своему 16-летнему мужу родила его первенца Женю, но он вскоре умер, а Маруся уже через пару лет уехала из Арзамаса к родителям – наверное, обидевшись на Аркадия…
А обидеть юную маму было легко – может быть, невниманием к ней самой, а может, и к её сыну: «часто тот, кто любит, ссорится зазря». Тем более, в таком раннем возрасте да ещё при постоянных отъездах мужа. Он ведь, несмотря на свой юный возраст, продолжал воевать (Гражданская-то далеко не окончилась!) и самому себе не принадлежал…
Потеря такой прекрасной жены была серьёзнейшей ошибкой будущего писателя, за которую даже я его простить не могу, при всем моём уважении к нему и к его книгам. За то, что он пошёл «не туда» и не с теми в свои 14 лет, смешно его порицать почти век спустя. А вот что слишком легко расстался с такой удивительной женщиной – эту личную драму он, наверно, переживал много лет. И в 1935-м, сочиняя «Голубую чашку», вспомнил о ней и решил публично покаяться – хотя бы перед своей литературной дочерью Светланой! – и переписать печальную страницу своей биографии в лучшую сторону…
А жизнь совсем хорошая была тогда только в этой семье и ещё в очень не многих. В большинстве же других советских семей – и Гайдар лучше всех это знал в 35-м году! – было гораздо хуже.
ПАРАД ОСТАЛЬНЫХ ЖЁН, РАЗНЫХ ПО СТАТУСУ
Раз уж сказали «а», надо сказать и «б». Назовём же и остальных трёх жён, в порядке их появления на гайдаровском горизонте.
Итак, вторая жена (кою ещё совсем недавно считали первой) – комсомолка, журналистка, в дальнейшем член партии и работник «Мосфильма», а позднее «Детфильма» Лия Лазаревна Соломянская (1908 – 1986), а также, что для Гайдара было очень немаловажно, мать Тимура (1926 – 1999) – второго сына писателя, прототипа будущего литературного Альки и Мальчиша-Кибальчиша из повести «Военная тайна», а в реальной будущей жизни – отважного советского разведчика, контр-адмирала и редактора военного отдела «Правды».
Судя по данным из разных источников, ушла она от Гайдара в 1931 году, но официально развёлся он с ней лишь в 37-м; а когда же её арестовали? Ведь об этом вспоминают сразу трое мемуаристов, но по-разному: один говорит, что это было при Ягоде, двое других – что при Ежове; но все трое согласны, что Гайдар вмешался в это дело, потребовал жену освободить – и добился желаемого.
Тут снова придётся обратиться к новейшей палочке-выручалочке – много раз уже упомянутой книге Бориса Камова (2009). События 1937–40 годов описаны тут с подачи супругов Фраерманов – близких друзей Аркадия Петровича, ещё одного его друга, писателя Николая Богданова, – и самой Лии Лазаревны Соломянской.
На самом деле события развивались так: арестовали её в 37-м году, так что Ягода тут был уже ни при чём. За что арестовали – в книге точно не сказано. Но, видимо, из-за своего второго мужа – крупного литературного функционера, арестованного прежде неё; не оформленный брак с ним слегка отсрочил и смягчил обрушившийся на неё удар. И хотя она давно стала чужой для Гайдара – их связывал только общий 11-летний сын Тимур, - Аркадий Петрович конечно же кинулся её выручать. Преуспел в этом деле, однако, он не вполне. Хотя ему удалось дважды поговорить по телефону с Ежовым и пустить в ход целый ряд хитростей, на которые он был великий мастер, всё же впрямую его вмешательство не очень помогло делу, а помогла скорее смена руководства на Лубянке и некоторое, сугубо временное ослабление политического режима в стране, в которое Лие Лазаревне и удалось выскользнуть на свободу – где-то в районе 1940 года. Аркадий же Петрович несколько раньше сам успел – правда, очень недолго! – побывать в лубянских стенах (не скажу застенках, ибо его там не допрашивали, а только слегка укорили, что он не выполняет договоров с издателями... Видимо, и освободили по их настоянию: после награждения Гайдара орденом «Знак Почёта» его книги дружно двинулись в типографию, а издателям они приносили немалый доход, ибо читались взахлёб, и они тут же вспомнили о своём самом популярном авторе).
Но мы слегка отвлеклись. Выведем на подиум и остальных гайдаровских жён.
Третья жена, Анна Яковлевна Трофимова (1898 – 1980), профессиональная детская писательница, - как я догадываюсь, была женой «гражданской», ибо их совместное проживание приходится на те самые годы (1932 – 37), когда Гайдар был ещё не разведён с Л.Соломянской. А быть официальным двоежёнцем Аркадий Петрович вряд ли бы согласился, хотя жена его друга, уже упомянутая Вера Смирнова, в своей книге «Аркадий Гайдар» (М.: Сов. писатель, 1972) особо отмечает «его способность увлекаться (и женщинами тоже)».
А в остальном и здесь всё было как у настоящих супругов: и звал жену свою Аркадий Петрович не по паспорту – Нюрой и даже Нюруськой, а с маленькими дочурками её, Эрой и Светой, охотно играл, много шутил (в том числе – в письмах), давал им разные забавные прозвища и даже баловал сочинёнными специально для них стихами…
О четвёртой, и последней жене (она же вдова), Доре (или Дарье?) Матвеевне Гайдар-Голиковой, урождённой Чернышёвой, мы уже кое-что знаем. Остаётся добавить ещё, что у её отца, бывшего владельца сапожной мастерской, Аркадий Петрович в 1938 году снимал дачу в подмосковном Клину. Ему приглянулась эта добрая и скромная женщина, которая долго не могла поверить, что он её полюбил, - всё думала, что он шутит. Поверив же, с радостью приняла его предложение. А он удочерил её пятилетнюю Женю, вскоре после этого поделившуюся своим именем (вдвойне дорогим для Гайдара – оно ведь было также именем его первого сына!) со своей тёзкой из «Тимура и его команды», которая там выглядит самой симпатичной героиней, после Тимура. А потом познакомился с приехавшей к ним в гости племянницей его новой жены четырёхлетней Алькой (Алевтиной), которая в какой-то момент (не знаю уж, в связи с чем) решительно заявила: «Если Аркадия Петровича убьют, то и я убьюсь тоже!» Но, слава Богу, не осуществила свое намерение, когда пришла горькая весть о кончине писателя-воина. Может быть, потому, что стала тремя годами старше? Да и война наверняка заставила её повзрослеть.
ЕГО ПРОВОЖАЛИ ВСЕМ ДВОРОМ
Едет папа на войну За советскую страну… А.П. Гайдар. Стихи, обращенные к дочери Жене.
О том, как Аркадий Петрович на фронт уходил, вспоминает Евгения Гайдар-Голикова:
«22 июня мы вместе с отцом слушали репродуктор. И он сказал: «Дочка, война будет затяжной». Потом он перестал писать и читать нам с мамой написанное – где-то пропадал целыми днями. Но на фронт не брали с таким диагнозом – у папы была тяжёлая контузия ещё с Гражданской войны.
- Как это проявлялось? – спрашивает А.Гамов.
- У него были сильные головные боли, и для того, чтобы их заглушить, он начинал выпивать. Когда говорят о том, что Гайдар много пил, мне это очень больно слушать. До страшного не доходило. Он мог начать, но мама очень быстро всё прекращала. Он никогда не сопротивлялся. Знал, что так надо. В Сокольниках была такая палата, куда он мог в любое время прийти. И врачи уже знали, что если он пришёл, значит, его нужно подлечить. И он лечился.
Папа сделал невероятное, чтобы попасть на фронт в качестве военного корреспондента «Комсомольской правды». Однажды вечером он пришёл домой очень радостный, весь был обвешан подарками. И ещё мне запомнилось: он принёс тогда полевую сумку и бинокль, которые купил в комиссионном магазине на Арбате.
А утром папу провожали не только мы с мамой, а весь наш двор. Он не разрешил нам провожать его до эшелона. Мы стояли, а он – высокий, стройный, перепоясанный ремнями, - шёл своей быстрой командирской походкой. Мама тихо плакала. Когда он скрылся за поворотом, мне стало очень грустно. Я очень любила своего отца» (Веч. Москва, 2001, 25 октября).
ЛЕГЕНДЫ РУШАТСЯ И ВОЗНИКАЮТ
О Гайдаре ходит много легенд. Одна легенда о нём (с его последней фразой, выкрикнутой перед смертью: «Ребята, немцы!», и спасшей всех, кого можно) чуть не рухнула совсем недавно – после телефильма Сергея Медведева на Первом канале. Медведев утверждал, что ничего тогда Гайдар не выкрикивал и вообще этой сцены не было, а застрелил его из автомата местный полицай, вскоре после этого повесившийся, – то ли ему кто-то разъяснил, «на что он руку поднимал», то ли просто по пьянке...
Б.Камов опроверг эту пошлую версию – и опроверг убедительно. Найдя уцелевших свидетелей гайдаровского подвига и предъявив результаты медицинской экспертизы, которая дала чёткий ответ: пуля в сердце Гайдара попала из немецкого пулемёта, а не из автомата фашистского холуя.
Другая легенда действительно рухнула – и ещё в советские времена. Это касается романтичной расшифровки гайдаровского псевдонима как «всадник, скачущий впереди» (такие всадники и такие слова, уверяли нас журналисты, существовали то ли в Монголии, то ли в Хакасии).
В этом случае подвёл журналистов товарищ Гайдара по Арзамасской гимназии А.М. Гольдин. В своих мемуарах он сообщил, что псевдоним «Гайдар» сам Аркадий расшифровывал как «Голиков Аркадий из Арзамаса».
Поздней это подтвердил сын писателя, Тимур Аркадьевич Гайдар, в своей книге, которая так и называлась – «Голиков Аркадий из Арзамаса» (М.: Политиздат, 1988).
Откуда же берётся из такого короткого слова столь длинное имя?
Это станет ясным, если слово «Гайдар» записать так: Г-ай-д*Ар, где Г – первая буква фамилии (Голиков), ай – первая и последняя буквы имени (Аркадий), а д*Ар – французское обозначение происхождения человека. Так, Д*Артаньян – это человек из Артаньяна или, скажем, владетель Артаньяна (по этому принципу возник длинный, но смешной титул Портоса – барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, чьи владения состояли из трёх маленьких деревушек).
Легендой была и красиво описываемая биографами встреча Аркадия Голикова с наркомом по военным и морским делам Михаилом Васильевичем Фрунзе, который, якобы посочувствовав юному воину, что отслужил своё, тут же посоветовал ему переключиться на работу писателя.
Правда тут только в том, что Аркадий добрался до приёмной наркома и даже видел его, когда тот прошел к себе в кабинет. Но документ о зачислении в резерв Г.У.Р.К.К.А. вручал ему некто Медянцев – наверно, секретарь Фрунзе. Или работник его секретариата. Да и напутственной беседы не было…
Таковы важнейшие легенды о Гайдаре, кои не подтвердились жизнью.
Но есть и такие, что, наоборот, появились в новом, уже не советском веке, - скажем, о его физической схватке с Ежовым.
Для довершения же политического портрета Гайдара стоит ещё сказать, что Ленина он любил ненамного больше, чем Сталина: в двух его повестях – «Школе» и «На графских развалинах» - Владимир Ильич только упоминается, а в рассказе «Советская площадь» хотя и произносит вполне реальную, зафиксированную историками речь Ленина с балкона Моссовета, но боевой конь рассказчика якобы помешал ему эту речь услышать (то храпел, то на дыбы вскакивал – сам по себе или по воле писателя, который ведёт здесь рассказ от первого лица?..), и ни одного слова из речи вождя Гайдар так и не привёл, хотя сам же говорил, что люди потом ему эту речь пересказали… Видно, не очень-то она была интересна, по его мнению.
А вот отзыв Гайдара на типовой сюжет советского времени – картину «Дорога к коммунизму», нарисованную подругой (а позднее – женой) очередного его «дублёра» капитана Максимова в киноповести «Комендант снежной крепости»:
« - …Это беспечные люди возвращаются с пикника домой… Девочка, не сердись… но таких дорог к коммунизму не бывает» (т. 2, с. 407).
А это отрывок из гайдаровского Дневника – запись от 14 июня 1940 года:
«Война гремит по земле. Нет больше Норвегии, Голландии, Дании, Люксембурга, Бельгии. Германцы наступают на Париж. Италия на днях вступила в войну» (т. 4, с.316).
Ну так как, Бенедикт Михайлович, что вы теперь скажете – замечал Гайдар или не замечал, что вокруг него происходит? Думаю, что ответа не требуется. Он не просто замечал – он видел больше других! Хотя для детей – главных своих читателей – он в самом деле создал Страну Гайдара. Ибо считал, что до поры до времени их надо ограждать от «торжествующей реальности», как называл великий русский сатирик М.Е. Салтыков-Щедрин (писатель, не чуждый Гайдару!) политическую реакцию. Которая частенько возникает, как веком позже выяснилось, и в странах победившего социализма…
ХИТРОСТИ ДОБРОГО И ЕЩЁ НЕ СТАРОГО ГАЙДАРА
Вот только теперь, войдя в предлагаемые советской историей обстоятельства и узнав поподробней и биографию Гайдара, и круг его истинных мыслей и стремлений, мы можем вплотную приступить к рассмотрению самой таинственной, самой зашифрованной повести Гайдара - «Военная тайна», глубинный смысл которой (верней, даже несколько смыслов!) и цель её написания почти совсем не поняли ни тогдашние, ни современные критики. За одним исключением, о котором скажем чуть позже.
Критики 30-х годов ругали её за сентиментальность и слащавость, сравнивая с «Хижиной дяди Тома» и повестями уже запрещённой к тому времени, но ещё не умершей Лидии Чарской, попадая явно «не в ту степь». Другие ругали включённую в повесть «Сказку о Мальчише-Кибальчише» за её «картонность», упорно не замечая или не желая замечать, что, формально говоря, сказку эту сочинил не Гайдар, а пятилетний малыш Алька, предвещая собственную гибель. Третьи (и особенно дети) были недовольны этой гибелью. И только сравнительно молодой ещё писатель и критик Александр Ивич уловил главную тему повести, совсем не связанную с крымским отдыхом пионеров, - тему «Если завтра война…». И его не удивили странные для других фантазии Владика и Тольки.
« - …А что, Толька, если бы налетели аэропланы, надвинулись танки, орудия, собрались бы белые со всего света, и разбили бы они Красную Армию, и поставили бы они всё по-старому? Мы бы с тобой тогда как?
- Ещё что! – равнодушно ответил Толька, который уже привык к странным фантазиям своего товарища.
- И разбили бы они Красную Армию, - упрямо и дерзко продолжал Владик, - перевешали бы коммунистов, перекидали бы в тюрьмы комсомольцев, разогнали бы всех пионеров, тогда бы мы с тобой как?
- Ещё что! – уже с раздражением повторил Толька, потому что даже он, привыкший к выдумкам Владика, нашёл эти слова очень уж оскорбительными и невероятными. – Так бы наши им и поддались! Ты знаешь, какая у нас Красная Армия? У нас советская… На весь мир. У нас у самих танки. Глупый ты, дурак. И сам ты всё знаешь, а сам нарочно спрашивает, спрашивает…
Толька покраснел и, презрительно фыркнув, отвернулся от Владика.
- Ну и пусть глупый! Пусть знаю, - спокойнее продолжал Владик. - Ну а если бы? Тогда бы мы с тобой как?
- Тогда бы и придумали, - вздохнул Толька.
- Что там придумывать? – быстро заговорил Владик. – Ушли бы мы с тобой в горы, в леса. Собрали бы отряд, и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы мы на белых и не изменили, не сдались бы никогда. Никогда! – повторил он, прищуривая блестящие серые глаза» (т. 2, с. 45-46).
Клятву целого поколения увидел здесь критик Александр Ивич. И программу партизанской войны на случай, если война развернётся на советской земле.
Эта программа казалась тогда ненужной – ведь в той же песне «Если завтра война…», коя отражала официальную военную доктрину СССР, врага предполагалось разгромить «малой кровью, могучим ударом». И, разумеется, на вражеской территории.
Гайдар же ещё за 12 лет до начала Великой Отечественной войны предвидел её неизбежность. «Тот день и тот час, - пророчески писал он в 1929 году в архангельской газете «Волна», - когда тысячевёрстную тишину нашей западной границы разорвут залпы вражеских батарей, не отмечен ещё чёрной каёмкой во всех календарях земного шара. Но год этот будет, день настанет и час придёт». И вполне допускал, что развернуться война может совсем не по советскому плану.
В предвидении сего грозного часа он и писал свою «Военную тайну», готовя к будущим боям поколение, которое, по его собственным словам из письма ростовским пионерам, чудом уцелевшего в дни фашистской оккупации, «поражений знать не может и не будет» (т. 4, с. 377). И не ошибся в своём прогнозе: ведь именно молодое поколение, коему в повести в пору её создания было 10–14 лет: русские мальчики Толик, Баранкин, поляк Владик, еврей Иоська, башкирка Эминэ, а в жизни – молодогвардейцы из Краснодона, Зоя и Шура Космодемьянские из Москвы (их мать, директор московской школы, вспоминала потом, что в их семье Гайдара очень любили, особенно «Школу») и миллионы их сверстников сыграли если и не решающую, то очень большую роль на войне, хотя «не многие вернулись с поля»…
Даже тогдашние дети, а не только сегодняшние, не могли понять главной тайны Мальчиша – что это за «глубокие тайные ходы», связывающие Красную Армию – с чем?
Во-первых, с советским народом, который не то, что теперь, - гордился тогда своей армией, в коей не было пресловутых «неуставных отношений» и махрового воровства, и всем, чем мог, ей стремился помочь.
А во-вторых, с простыми людьми всего мира, которые тоже считали необходимым помогать Красной Армии – защитнице угнетённых народов и отдельных угнетённых людей…
ГЛАВНАЯ, ХОТЯ И НЕ ВОЕННАЯ, ТАЙНА
Но тайны в «Военной тайне» не только военные. Работая над этой повестью в конце августа 1934 года, когда её замысел сложился уже окончательно, Гайдар так изложил её программу в своём Дневнике:
«Эта повесть моя будет за Гордую Советскую страну. За славных товарищей, которые в тюрьмах. За крепкую дружбу. За любовь к нашим детям».
{jcomments on} |
